Одно дело умом осознавать обязанности, приличия и статусы, другое — поспевать за всем, когда ты спишь, но не высыпаешься, кажется, уже целую жизнь. Перед кронпринцем Санрики, с которой в последнее время звёздные эльфы торговали чуть ли не больше, чем с солнечными братьями, маг предстал в оговоренном заранее седьмом часу заспанным, наспех расчёсанным по пути из-под самой крыши, где проживал, в залу, и вовсе не какой-нибудь там легендой. Слава скрытному эльфу вообще претила, потому что он сказал больше, чем хотел бы, чтобы любопытные знатоки трюков с сознанием не докопались до того, чего он боялся. Он не считал себя героем, скорее — предателем.
Впрочем, со временем учишься не переживать, что на тебе сгорит шапка за дела давних дней и начинаешь жонглировать слухами о себе, окутывать себя туманом, густой зелёной водой, непроглядной линией того, что за бурей.
Этой хитрости эльф научился у дракона.
— Ваше Высочество, я польщён не меньше. Жаль, правда, что четверть столетия назад я не имел счастья гостить при дворе благодатной Санрики, шанс предсказать появление магии в династии человеческих правителей — это действительно свершение.
Эльфы имели более примитивную — как на взгляд людей — систему подданства, а у живущих под луной и звёздами её не было почти никакой: дети — родителям, младшие — старшим, дома — своим жрицам, — жрицы — Верховной, избранной собранием и благословлённой в центральном храме. Поэтому поклоны не были глубокими или размашистыми, самое низкое — положив руки на грудь, в пояс, с прямой спиной и почти неотрываемым взглядом на лицо уважаемого существа. Главное — плавность и спокойствие, подобострастие — дурной тон.
Последние человеческие месяцы почти бесполезный учитель, как сам себя, шутя, называл навигатор, был занят почти ничем и просто копировал карты земных просторов и неба, чтобы подкинуть знакомым писарям на оформление карты с точными делениями. Те давали неплохую долю, в основном с купцов из Санрики, но и миррийских было немало.
— Располагайтесь, Ваше Высочество, лучше поближе, раз уж мы сегодня одни, — махнул рукой в сторону трибун, небольших, поскольку даже такая основательная башня не могла предоставить для занятий просторного помещения и тем более свободной площадки, как для практики стихийной магии, например. Но они и не были нужны, в случае этого предмета. Посадочных мест было совсем мало, на дюжину-полторы людей и нелюдей, только с юго-запада и с юго-востока, и на последних рядах обычно садились не лицом к картам, но лицом к огромным окнам в чернённых железных рамах, дававшим обзор на все четыре стороны света. Ветер подвывал и иногда даже звенел о толстое, почти безупречно чистое, достойное дворцов стекло, к которому подставлялись большие телескопы с большим количеством пазов для сильных линз и подушек, фишек и брусков, чтобы поставить хрупкий прибор надёжно под нужным углом — двигалась в телескопе подставка только вверх-вниз и вправо-влево.
Словом, места в башне было мало, но уже открытые занавеси на панорамных окнах создавали странное ощущение островка посреди бесконечности. Студенты, которые пытались подняться и понаблюдать, зачастую трусили, даже лайеры, куда реже боящиеся высоты и шевеления высокой постройки. Но да приплывали в Академию не за этим, а обуздать силу.
Впрочем, внимание принца действительно чего-то стоило. Вингаал повернулся к стене за трибуной с наставленными на ней инструментами картостроения и измерения расстояний и одёрнул тяжёлые покрывала с больших мольбертов с картами, защищёнными от солнца, пыли и значит, скорого выцветания, которые расположились по обе стороны от менее обширного из-за обзора из боковых, симметричного южному над винтовой лестницей, северного стеклянного окна. На севере за спиной эльфа уже собиралась настоящая ночь, без солнца по горизонту на западе и молодой луны, очень удачно поднимающейся в закатный час на юго-востоке. Свет ночи и дня пересекался в башне, преломлялся о зеркала в малом барабане под потолком, который отмечал весьма небольшой радиус последнего уровня под крышей башни, и таким образом дополнял слабые и, как правило, зажигаемые только на пути вниз студентами свечи. Для звёздного эльфа даже не яростный свет конца дня, преломленный и смешанный зеркалами, был очень ярким, но годы привычки позволили быстро проморгаться и потерять чувствительность к свету и теням.
— Можете не сидеть, а ходить и знакомиться, всё в аудитории можно трогать руками. Лучше чистыми, — предупредил эльф, подавая пример, обтирая руки о небольшую салфетку, прежде чем взять в сухие пальцы блестящий замысловатый инструмент на золотой дуговой раме. — И, прежде чем мы начнём — я хотел бы предложить Вашему Высочеству подумать о том, как мы, смертные существа, воспринимаем большие вещи. Это простой вопрос, не подвох — я не философ. Мне интересно, как обучение повлияло на ваше видение мира, и какой интерес вас привёл ко мне, потому что я могу начать с карт, а могу начать со звёзд, и только дни спустя подойти к тому, как их следует сверять, — маг улыбнулся и на время отвлёкся на тонкий механизм в его руках.

Эльф никогда не любил бумагомарание без понимания. Сам он лучше запоминал яркие образы и меткие фразы, и немногочисленным студентам предоставлял возможность сперва в целом понять принципы движения небесных тел и наблюдения за ними, а уже потом давать точные формулировки, как считать расстояния и предсказывать положения во времени. Не было никакого смысла учить их науке так, чтобы та не казалась им также до смешного понятна в деталях, как ему.
Кронпринц немного разочавывал, но не растерянностью от самого вопроса, с этим, как и с логикой ответа всё было понятно, а тем, что, кажется, задумывался совсем о другом, как сорока хватаясь за модели и инструменты. Вряд ли его интересовало золото и узоры, конечно, но Вингаал любил переходить от крупных вещей к частностям, а не наоборот. Впрочем, виду он не подал, равно как и не стал прерывать мысль, отвечая на пламенное заверение в намерениях. Эльф не знал, почему, но эти слова не казались ему самыми искренними, а он привык доверять интуиции.
— И это верно — не торопитесь закрывать тему, Ваше Высочество: озеро и лужа могут быть одной формы, но с берега лужи мы увидим её целиком, а с берега озера — часть, либо всё, но куда более как искажённо. Предмет, который вы держите в руках, секстант, используется для исправления искажения, которое влияет на восприятие наших несовершенных глаз, и для измерения более точного расстояния и положения корабля по звёздным светилам, если вкратце. Но принцип, на котором он работает, ломает головы многим адептам, а в Нелтории, выходец которой, по иронии судьбы, его впервые предложил, считается ересью и карается костром.
Вингаал невесело усмехнулся — он никогда особо не жаловал духовенство, хотя богам был искренне благодарен за таящий с красотами и уродствами немало тайн мир — и взял с трибуны плоский диск, тоже богато украшенный, но менее интересный по сравнению с точностью делений секстанта.
— Ранее мы использовали для сопоставления звёздных светил и карт вот этот инструмент, — он покрутил на свету пластину с двигающимися деталями. — Как видите, оба инструмента кое в чём похожи, но чтобы добиться точного результата от более старого, нужно больше новых знаний, в то время как секстант может работать с одной точной картой.
Эльф сделал несколько пасов руками, поднимая диск астролябии над пальцами руки, и облокотился на трибуну.
— Во времена моей юности наши страны заключили торговое соглашение и торговые суда стали плавать на другой конец известного мира, и поэтому наблюдения неизвестных доселе звёзд в разное время года стали частыми. Нанесение новых звёзд на карты породило противоречия: наши карты не подходили для навигации за миррийскими берегами, плавание к югу от Нама-Нама затягивалось на неоправданно большее время, равно как и карты торговцев с Санрики не подходили для наших вод. Они все оказывались искажёнными! И если ранее мы думали, что земная твердь плавает в чаше изначального Моря, и с островов видно больше звёзд потому, что они расположены ближе к краю этой чаши и склону купола над ней, то теперь всё не годилось. Пятьдесят лет мы слепо плавали вдоль берегов, а в умах учёных зрели идеи. Если вам будет интересно — я расскажу подробнее, как это происходило, потому что я побывал скромным наблюдателем на очень жарких диспутах, где приличные господа ломали друг другу носы и грозили местью за свои идеи.
Эльф усмехнулся, в этот раз с теплотой — оглядываясь назад это казалось действительно смешно, как люди были готовы умирать за свои идеи, даже являясь ярыми противниками насилия и диктатуры духовенства. К сожалению, по завершении диспутов и выведении наиболее правдоподобной модели, сторонники и противники поплыли вместе, чтобы сгинуть, и остались из плеяды блестящих умов единицы: одни старики, другие трусы, третьи посредственности, и Вингаал где-то между последними двумя, не принёсший с тех берегов никаких сенсаций, кроме того, что слепые места карт можно закрывать не только львами, но и змееподобными тварями.
— В итоге же консилиум пришёл к выводу, что, если мир под звёздами — не ровная чаша Моря с плавающими в ней землями, а, скорее, капля, которая даже на поверхности выпукла и кругла, то либо у мира есть край за пределами известного нам неба, либо как капля в воздухе, он края не имеет, и мы приплывём к берегам, от которых уплыли, если нам хватит ресурсов. Почему мы все не кренимся и не падаем в одну или другую сторону, если правда такова — загадка другого порядка, однако же секстант работает с картами лучше, чем плоская астролябия, центр которой мы связывали с разными звёздами над головой и где-то между тем и другим берегом всё равно получали неверный результат.
Эльф положил инструмент на трибуну, сделав жест, что теперь и его можно пощупать, а сам, влажно моргая от попавшего в глаза закатного луча, направился к одной из карт, одной из странных. Она была похожа не на круг и не на прямоугольник, как большинство, её края были похожи на вытянутый шестигранник, причём все известные земли располагались в верхней части, а в нижней, увитые красивыми изображениями направлений сезонных ветров и крылатыми змеями, располагались неизведанные воды с объятым туманом скалистым берегом, уходящим в ничто.Поверх чешуйчатых тел, где-то расписанных художником-оформителем позолотой, на вымеленной области легенды раскрывались пометки мельчайших городов и застав, и пары скалистых островов к югу от Нама-Нама. Карта была точна до мелочей, но выглядела непривычно, такая форма больше походила для гобелена в алькову.
— Ваше Высочество изучали живопись, ведь при дворе Санрики немало мастеров, не так ли? Проблема создания правдоподобного портрета знакома картографам в той же степени, что и художникам, только художники пишут лица на круглых головах, а мы — узоры с небесных и земных сфер. Эта карта — скорее портрет, чем схема, она измеряется только секстантом, расстояния в ногтях и пальцах на ней не верны.

Отредактировано Вингаал Немтар (06-02-2017 16:50:28)

— Капля, Ваше Высочество, — эльф заозирался в поисках удачного примера, а точнее — сосуда с водой, но кувшин на кафедре был пуст уже долгое время, — если её не тянет к земле её тяжесть, растягивая, стремится к сфере. Как и все жидкости, будь то плавленный сыр или незастывшая сталь. Лежащая на листе кувшинки малейшая капля, например — полусфера, ей мешает быть сферой лист, и она немного расплывается, тем больше, чем больше она становится. Никогда не замечали?.. Нет, увы, не покажу. В общем, вероятно, мы — жители бесконечно долго, бесконечно медленно падающей — или замершей в пустоте — капли. Или другой сферы — скажем, жемчужины, и за её призрачным куполом лежит другое Море. Только падающие звёзды не стремятся к форме правильной сферы — они похожи именно на падающую каплю. Довольно дерзкая идея, она даже кажется безумной и бессмысленной, пока не начинаешь наблюдать явления, которые привели к этому умозаключению.
Быстрое, приперчённое активными движениями рук объяснение сменилось паузой: в ответ на вопрос кронпринца мастер на какой-то миг завис, глядя куда-то мимо студента, мимо карты, мимо мира перед глазами. Такое состояние сам Вингаал иногда называл туман в голове: его привычное восприятие резко схлопывалось, облекаемые в слова мысли прекращались, и он переходил в ту неопределённость обострённого чувства чем угодно, кроме объективного зрения и слуха, с которым пролежал на поверхности замершего озера долгое время. Он и был там, сейчас.
Маг моргнул, медленно, как-то не так, как обычно моргают двуногие: скорее как кошки с третьим веком, у него очень заметно перефокусировались несколько раз зрачки, сжимаясь на тёмно-синей радужке в мелкие бусины, хмурая борозда между бровями разгладилась до того, что всё лицо стало такой спокойной, лишь чуть насмешливой в чём-то маской. А потом он ответил, совершенно неузнаваемо от своего довольно увлечённого прежде рассказа, в котором он был готов подхватить любую идею интересующегося ученика и, буквально и нет, обратить всё во вспышки и звёзды в глазах.
— Там обитают драконы, — ответил эльф, и замолчал, повернувшись к полкам внутри кафедры, делая вид — а может и вправду — что что-то ищет.
Можно было сказать немало пугающих и таинственных фраз, но, каким-то образом, безмолвный, не обладающий речью от своего разумного рождения страж руин знал лучше. Смертные куда охотнее лезли на нельзя, на вызов, а вот неизвестное, чуждое и таинственное очаровывало куда менее распространённый тип двуногих, прочих же пугало до трясучки в коленках или ожесточения.
— Возможно, есть разумное зерно в том, что тот берег столь далёк от наших, возможно, Боги создали нам надёжный приют, чтобы ни одно из тех огромных чудовищ никогда не пересекло Моря ни на крыльях, ни вплавь, в поисках такой закуски, как мы, — его слова снова звучали нормально, по крайней мере в них была тень какого-то горького сожаления.
— Но, если вам интересно, звезда на хвосте Кролика, — эльф перестал делать вид, что ему нужно больше линз и, выпрямивший, указал в правый угол южного окна, где над горизонтом мигали первые очертания названного созвездия — над теми берегами в том же углу, что в Санрике Острие Копья зимой.
Копьё было простым, ярким и высоким в любой сезон созвездием, которое всегда указывало в сторону границ Дубоземья и Нелтории и служило ориентиром для скрытых ночных маршей и, насколько было известно в принципе не промышлявшему, но не раз вовлекавшемуся косвенно за предсказаниями и подсказками в контрабанду навигатору — наземной контрабанды по наиболее опасным перевалам.

Вингаалу по рождению повезло оказаться на золотой середине меж безрассудством и трусостью, меж авантюризмом и домоседством: он знал хорошие стороны каждого образа жизни, и иногда любил сменить холодный ночью и душный днём камень с крутыми лестницами, стёртыми сотнями ног, на запах соли и влажного дерева, такими тонкими и хрупкими над холодной бездной, над которой он вёл судно в ночи, сверяя курс с секстантом и компасом и указывая сородичам поднять или убрать парус.
Эльф потёр узловатыми пальцами переносицу, точно разгоняя застрявший внутри узел спутанных мыслей, а потом заложил за ухо прядь тонких волос цвета паутины, глядя улетевшему к окну юнцу в спину.
— Когда паруса и осадка судов позволили, как и инструменты навигации, экспедицию собрали, — медленно, вкрадчиво начал свой ответ мастер. — Сто сорок людей и эльфов с младшими народами, моряки, бойцы, учёные и маги, на всех нужно было взять еды и питьевой воды на много недель. Мы опасались штормов, но из преодолели, Ваше Высочество, но против крылатых бестий продержались день и ночь, не больше. Конечно, все понимают, как лакома новая таинственная земля. Но мы там даже золота не нашли, чтобы оно того стоило. А вы готовы были бы послать людей на смерть за полмира, Ваше Высочество?
Маг размеренными шагами подошёл к окну сам, но остановился за последним рядом скамей, очень смутно отражаясь в стекле. Его давно не мыли, длля таких целей нужны были студенты с определённой магией и ливень, чтобы не обращать их обучение в каторгу. Может, что-то жёлтое, пыльца мимозы или подобное, налипло на стекло изнутри, замутив лицо астролога на уровне глаз.
— При дворе вашего деда я слышал рассуждения великого циника о необходимости жертв. Но кидать на дно чудовищам подданных и ресурсы из прихоти — за пределами оправданных жертв. У вас ещё есть вопросы, Ваше Высочество, прежде чем мы перейдём на менее отвлечённую тему?

От одержимого сумасшедшего с загаженной голубями паперти эльфа отличала как минимум одна вещь (помимо, в общем-то, нормального облика и поведения). Он не разговаривал с голосами в своей голове, никогда. Этих голосов просто не было. Но в этой тишине было это пугающее безмолвное присутствие. И под его влиянием и таким спокойным хладнокровным терпеливым выжиданием с годами Вингаал начал видеть гораздо яснее вещи через призму той стороны. А почему, собственно, нет? Мёртвому городу и его древнему стражу не нужны гости, это верно, но если тараканы так просятся на смерть — пусть приходят. Пусть разбиваются, как эти их скорлупки о скалы, о пёстрый и хищный молодняк. Пусть находят смерть, потому что дракон знает, что двуногие не готовы бороться с крылатыми и с тайнами городов. Он видел через чужие глаза, какие они жалкие и ходят друг у друга по головам, хотя молодняк, конечно, не лучше.
— Может быть. По иронии судьбы, наиболее проработанные планы и блистательные затеи терпят самые оглушительные провалы, — снова, резко сменив озабоченность на равнодушие, ответил Вингаал и, отворачиваясь от стекла, криво невесело ухмыльнулся. Знали они. Последний герой экспедиции описал им драконов — помельче, диких, тех, от которых он прятался днём, начиная свои рутины в глубокие сумерки, когда последний силуэт скрывался за горной грядой. "Последний герой" при этом прекрасно знал, насколько он не герой и насколько опасно это недознание, иллюзия знания, который тешил себя кронпринц.
"Даже человеку в таком возрасте пора бы приобрести к своим суждениям и знаниям хоть толику холодного ума, чтобы остужать пыл", — подумал Немтар, возвращаясь к кафедре. У него не было идей, как уйти от ненужного ему разговора и, по возможности, вернуться к занятиям, и давящее где-то в затылке драконье зловещее удовольствие от обсуждения раздражало.
А Его Высочество не унимался, расстреливая навигатора шквалом вопросов, часть из которых он мог развенчать, если бы его это ныне заботило.
— Безумству храбрых… — пробормотал эльф, а потом повернулся — опять привалившись на один локоть и глядя из вечернего полумрака на юношу. — Вы абсолютно победили старого паникёра. Собирайте флот, Ваше Высочество! Завоюете себе колонию, я, может быть, это даже поддержу.
"Только когда эти хитрые разумные твари сначала выкурят вас с судов, а потом переловят по дюжине, не поминайте лихом, потому что я один из них", — додумал про себя эльф и повёл плечами от неуютного ощущения, которое к тому же было взаимным. Что же делать, что же делать. Нужно ли им было это завоевание, льющаяся кровь, возможно, гибель обоих — на этот раз верная, второй же раз башню не взорвёшь? Только если не поискать другие, на территориях других драконов и мёртвых городов. Безвременье могло продолжаться ещё очень долго, впрочем. Почти вечно. Но если стража со дна озера это не пугало, то Вингаалу было не по себе от этой неопределённости. Его карты и предсказания не работали для него уже очень много лет, не сходился ни один гороскоп, а он был всё же не учёным, а моряком, ему нравилось знать, куда он держит путь.

Сарказм и насмешка — вернейшие враги плохих идей, даже очень хорошо замаскированные или, в случае Вингаала сейчас, неумело поданные. Интонации голоса были понятны дракону меньше, чем ложь и полуправда, и сам эльф отрастил слишком толстую шкуру для восприятия некогда простейших вещей.
Он очень постарался, впрочем, не закатить глаза, когда юноша, видимо, поняв, что разговор зашёл в тупик, начал хвастать своими, несомненно, обширными знаниями. Звёздные эльфы не воспринимали чтение как нечто обязательное для познания мира, они вели ночной образ жизни, их зрение было устроено иначе, чем у живущих под солнцем. Как и картины, скульптура и архитектура, книги служили важными памятниками, но настоящим учителем был тот, кто умел, не заглядывая в записи архивов, поднести знание, и так, чтобы ученики повторили именно с тем значением, пониманием и подробностью, которые услышали, или, ещё лучше — предложили свои идеи. Повторять попугаем записанные, может быть, слухи прежних лет признаком ума не считалось.
"Какой же ты настойчивый", — подумал эльф, понимая, что сейчас придётся умело мешать правду с неправдой.
— Нечто большее, помимо чудовищ?
Историю про гномьего тана, который в погоне за богатством и могуществом обратился тёмной тварью со зловонным горящим огнём дыханием казалась ему наиболее правдоподобной из всех, почему-то, но знать наверняка было нельзя.
— Не знаю. Были помельче и пестрее, с небольшую лодку или три лошади, с огромными крыльями и гибкими телами. Побольше и темнее, вдали небольшие, но, верно, с дом, более грузные и ленивые одиночки. Не думаю, что они умеют разговаривать — или хотят, по крайней мере. Я хочу, чтобы поняли простую истину: на нас напали, с тактикой, начиная с кораблей, когда мы перестали бояться и разбились на группы, чтобы исследовать берег вглубь. Если и есть что в легендах с зари времён истинного, так это то, что драконов в наших землях нет по весомой причине: это коварные, не желающие делиться своей землёй и тайнами создания, и если им и дали начало какие-то боги, то это были не наши боги.
"Много, слишком много".
— Правда не знаю, что вам рассказать. Многие месяцы, пока я собирал силы, припасы и лодку, я от рассвета до заката прятался и тревожно спал, как пугливое животное в норе, и мне было отнюдь не до рассуждений о природе этих существ. И я желаю вам никогда не познавать ужас и безумие одиночества, постоянной угрозы и безвыходного положения, которыми пронизаны мои годы, проведённые там.
Как это было лицемерно, но практично: вывернуть своё положение в жертвенное, приукрасить, приврать, и выставить незаживающими ранами то, что давно застыло как в смоле. Нет, Вингаал сожалел об очень многом, что унесло путешествие, но наиболее искренне — о своей супруге, которую потерял уже оказавшись дома, и о неведеньи, с которым жизнь была намного приятнее и проще. Наконец придя к решению, что лучше прекратить ломать эту комедию, он со всё тем же нечитающимся без контекста его мыслей колким подтоном холодно произнёс:
— Если драконы на моих картах — это всё, что Ваша Светлость хотели узнать, я думаю, урок придётся закончить, потому что помимо изображений мне нечего вам дать. В качестве домашней работы можете поговорить с королевскими дознавателями, как эффективнее и изящнее выманивать из людей ответы на чувствительные вопросы, а то при всём вашем бесподобном образовании и этикете вы, кажется, не чуете, когда стоит сменить тактику и закончить разговор до конфуза, — поднимаясь из своей странной, подобной изогнутому на постоянном ветру дереву позы, эльф улыбнулся, глядя принцу глаза в глаза. Холодно.